Преступления экономической сферы могут содержать признаки сразу нескольких различных типов нарушений Уголовного кодекса. А значит, и подследственность таких преступлений нередко относится к разным уполномоченным органам.
Для иллюстративного примера представим такую схему: частная фирма-подрядчик государственного предприятия вступает в сговор с руководителями этого предприятия и предоставляет ему услуги (или продает товары) по завышенным ценам.
Если это и есть весь состав преступления — дело относится к подследственности НАБУ. Если при этом фирма-подрядчик оптимизирует НДС и обналичивает деньги через незаконные схемы в сговоре с конвертационным центром, дело будет считаться подследственным в БЭБ. Если маржа от этой операции пойдет на финансирование сомнительных общественных организаций, связанных с антиукраинской деятельностью, дело может стать подследственным и в СБУ. Если деятельность подрядчика связана с поставкой государству, например, краденого леса, его подследственность будет относиться к МВД . А в случае выявления попытки подкупить МВД, в список органов подследственности дела добавится ГБР.
Следовательно, каждый следственный орган может объявить о своем праве заниматься одним и тем же делом, беря за его основу отдельный элемент из всей совокупности преступлений. Более того, если прокуратура признает следствие по конкретному делу неэффективным, она имеет право передать его в другой следственный орган. Собственно, именно прокуратура и должна выполнять роль арбитра и определять, какой из уполномоченных инстанций надлежит вести следствие. Однако разные части прокуратуры осуществляют надзор за разными следственными органами, поэтому в самой прокуратуре не всегда существует достаточная синхронизация процессов, чтобы такой арбитраж выполнялся эффективно.
Как результат — имеем постоянные жалобы от бизнеса относительно ситуации, когда силовые органы занимаются вещами, которыми не должны заниматься. МВД берет на себя дела, касающиеся экономических преступлений, хотя это должно было бы делать БЭБ. СБУ может усмотреть в деле признаки, например, шпионажа — и объявить, что теперь дело подчиняется их следствию. Даже при жестких прописанных рамках относительно того, какое преступление к какому ЦОИВ относится по подследственности, всегда возможен элемент «натягивания совы на глобус» тем, кто по определенным причинам заинтересован в давлении на этот бизнес (или в получении от этого бизнеса откупной взятки).
Институтом, который на самом деле должен был бы защищать интересы бизнеса в случае возникновения уголовного производства, является институт следственного судьи. Согласно Уголовно-процессуальному кодексу, он и должен заниматься соблюдением прав сторон на этапе досудебного расследования. Однако следственный судья относится к суду именно того следственного органа, который будет осуществлять обвинение и куда передаст результаты расследования дела. Нередко в таком случае судья работает в связке с прокурором и следователем соответствующего органа, что фактически позволяет следственному органу осуществлять давление на бизнес и действовать предвзято. Простой пример такого давления — бесконечные изменения статуса арестованного имущества или средств, что позволяет постоянно откладывать возможность бизнеса получить их обратно.
Попытки реформирования силовых структур таким образом, чтобы уменьшить вред бизнесу от постоянного посещения «маски-шоу», пока не были достаточно успешными. Сами силовые структуры этим реформам активно не сопротивляются, потому что имеют понимание, как их обойти. При этом интенция ограничения полномочий и возможностей силовых органов тоже не всегда играет на руку справедливости: появляется куча сложных дел, где реальную виновность преступников становится трудно доказать из-за бюрократических или формальных ограничений следователей. Эти ограничения ставятся, чтобы создать картинку бизнес-ориентированных реформ, но в итоге часто не помогают ни бизнесу, ни следователям.
В широком смысле речь должна идти не просто о реформах, а о новом общественном договоре, об изменении кадров и «корпоративной культуры» по всему звену следователь-прокурор-судья. Однако начать можно и с малого, собственно, с изменения подходов в работе института следственного судьи.
Сейчас же имеем «архитектурную» ошибку в самой базе оценивания действий следственных органов в рамках Уголовного процессуального кодекса. Мысль о том, что достаточно определить «исключительную подследственность» для разных органов для эффективной работы всей системы расследования экономических преступлений, была изначально неверной.
Значит ли это, что БЭБ не нужно перезагружать? Нет, однозначно нужно. Но эта перезагрузка касается не только БЭБ, и осуществляться должна точно не на основе простых быстрых решений, которые, очевидно, не приведут к ожидаемым результатам на фоне больших системных проблем.
